Феликс Берман: биография
Мне было 15 лет, когда я увидел на гастролях в Одессе спектакли Театра Революции, которым руководил Охлопков. Я влюбился в них так, что даже заболел — не фигурально говоря, а буквально. Я увидел тогда ещё молодую Бабанову, услышал её удивительный голос. Ещё одно впечатление, повлиявшее на мои театральные вкусы, — это Акимов, когда он в 1952 году вернулся в Ленинград. Гигантское впечатление от красоты театра, от того, что я бы назвал европейским стилем. Несколько позже я был сражен юмором и эксцентрикой спектакля Лобанова «На всякого мудреца довольно простоты» в Театре сатиры. Обожал Театр Вахтангова. Это был самый романтический театр! До сих пор помню интонации Рубена Симонова в «Филумене Мартурано». Это были мои интонации. В театральном искусстве я больше всего ценю романтический строй; то, что поднимает человека над плоской житейской правдой, возвышает его, но при этом не превращает в бледную немочь, а сообщает бодрость и веселье, способность держать удар, сопротивляться хаосу жизни. Но, прожив 40 лет в Москве, я пришёл к ужасному выводу: Москва любит спектакли скучные, мрачные, ноющие… Человеку с веселым нравом пробиться в Москве невозможно. Я поставил в Театре Станиславского "Счастливых нищих « Карло Гоцци. Публика смеялась до упаду. Прихожу в актёрское фойе. Только что на сцене все веселились и были очаровательны, а тут — мрак. Я говорю: „Ребята, вы что??!“ — Феликс Соломонович, мы мрачные люди…».
В 1972 году я женился. Жену для меня «выбрал» Борис Зингерман. Увидев Наталью, он сказал — это жена Феликса… Зингерман обладал удивительным качеством — он предвидел и определял судьбы людей. Через четыре месяца, в день моего сорокалетия, мы поженились. Через год в нашем доме появилась дочь Мария. Она родилась в один день с моим отцом. До сих пор меня не покидает чувство горечи — отец не дождался внучки и не обнял мою жену.
После «Блуждающих звезд», в 1973 году, меня пригласили худруком в Московский драматический еврейский ансамбль, состоявший из бывших артистов ГОСЕТа, которые ещё помнили Михоэлса и знали идиш. Я сделал с ними мюзикл «Заколдованный портной» по Шолом-Алейхему. Премьера состоялась в театре Эстрады. В Москве мы играли в театре Ромэн, пока у цыган был какой-то длительный перерыв. Реакция зала была замечательная — всегда после паузы: сначала понимали бабушки, смеялись и переводили своим детям, потом дети — внукам. Спектакль прошёл более 500 раз во многих городах России, Белоруссии, Украины. Особенный успех был в Риге. Но в какой — то момент я понял, что здесь мне всю жизнь придется делать одни мюзиклы, а хотелось ставить Шекспира и Толстого. К такому репертуару еврейский ансамбль не был готов. В общем, я ушёл, начал преподавать в Училище циркового и эстрадного искусства и в Институте культуры, так что без работы не остался. В это же время Константин Баранов, тогдашний главный режиссёр ивановского драмтеатра, предложил мне поставить у него спектакль. Шел 1975 год. Я выбрал пьесу Рощина «Муж и жена снимут комнату». Это была первая встреча с провинциальными артистами. Труппа была великолепна! От работы я получил огромное наслаждение. Тогда критики много ездили и все про всех знали. Я тут же стал получать приглашения других театров. Вскоре поставил "Тени " Салтыкова-Щедрина в кировской драме. О спектакле много писали. Помню хорошую статью Анатолия Смелянского «Бесово действо» в журнале Театр. Так я почувствовал вкус к провинциальной сцене начал ездить. От Львова и Риги, до Магадана и Камчатки. Поставил более 150 спектаклей. Это не просто… Я ставил в разных городах. Встречался всякий раз с новыми актёрами; приходилось работать на максимуме, завоевывать, увлекать, очаровывать, вести за собой. Нередко конфликтовать. Я работал с удивительными труппами, с очень хорошими артистами, у которых просто не хватало зубов, локтей, коленей, чтобы драться, чтобы биться в Москву. Москва делает имена. А искусство делается на периферии.
Комментарии
Комментарии
