Не топор, а скальпель. Александр Николаевич Островский

Пьесы Александра Николаевича Островского были исключительно популярны в русском театре второй половины девятнадцатого века. Достать билеты было трудно и через несколько месяцев после очередной премьеры, а уж сама премьера означала, что яблоку в зале упасть будет негде.

Сам великий драматург очень любил актера Василия Николаевича Андреева-Бурлака, считая его не только чрезвычайно талантливым, но и как бы созданным специально для пьес Островского. Многие считали, что своих знаменитых купцов Александр Николаевич выписывал прямо под любимого актера. И все бы хорошо, но была у темпераментного и импозантного Андреева-Бурлака одна крайне дурная черта – он терпеть не мог вычитывать и выучивать роли, практически полностью полагаясь на театральных суфлеров. Если же суфлеры вдруг сбивались или подсказывали слишком уж тихо, то актера это совершенно не смущало. Он мгновенно начинал нести откровенную отсебятину, вызывая, тем не менее, неизменный восторг зала. Подобное сходило Василию Николаевичу с рук хотя бы по той причине, что он в мельчайших подробностях изучил мещанский и купеческий быт, а потому создавал на сцене незабываемые образы.

Такого поведения не одобряли, конечно, ни режиссер, ни опытные актеры. А уж авторы пьес, и особенно Островский, буквально зеленели от злости, ведь они ночами не спали, для того чтобы реплики в пьесе, предназначенные каждому герою, были отточены до остроты клинка.

Во время премьеры спектакля «Свои люди – сочтемся» Александр Николаевич за кулисами рвал в клочки текст пьесы и громко возмущался:

– Что он вытворяет! Что он делает, мерзавец! У меня и слов таких в пьесе нет! Мерзавец, одно слово – мерзавец!..

– Да ладно вам, – успокаивали Островского артисты. – Посмотрите, как зал реагирует на его игру!

– Пьеса – это не игра! – возражал драматург. – Пьеса – это жизнь! А он из этой жизни клоунаду устраивает!

– Да уж, – только вздыхали артисты.

Однако Островский, доведенный до предела, в тот же день сумел рассчитаться с Андреевым-Бурлаком за его «свободную игру» на сцене театра.

По обычаю сразу после премьеры собрались, чтобы отметить очередной успех. На банкете довольно много выпили, плотно закусили, и когда уставшие и подвыпившие артисты начали расходиться, Островский подошел к Андрееву-Бурлаку и протянул ему лист бумаги.

– Будь другом, Василий Николаевич, подпиши.

– Ага!.. Денег решил у меня таким образом добыть? – пьяно расхохотался актер. – Да с удовольствием! Деньги – вода, утекут – вернутся обратно.

Он схватил перо и быстро подмахнул бумагу.

– А на что подписались-то? На благотворительность или опять костюмы покупать?

– Можно сказать и про благотворительность, – довольно улыбнулся Островский. – Возьми бумагу да прочти, где подпись поставил…

Андреев-Бурлак с трудом сосредоточился на листе, а затем вслух прочитал:

– «Я, Василий Николаевич Андреев-Бурлак, обязуюсь впредь читать свои роли внимательно. А роль приказчика Подхалюзина из пьесы «Свои люди – сочтемся» обязуюсь выучить так, чтоб от зубов отскакивала!»

Актер от неожиданности уронил лист на пол, а Островский тут же поднял его, аккуратно свернул и сунул себе в карман.

– Вот так-то, батенька! – с хохотом заявил режиссер театра.

– Да что ж вы, душегубы бумажные, делаете со мной! – заголосил Андреев-Бурлак. – Разве ж так можно?!

– Можно, Василий Николаевич! – серьезно сказал Александр Николаевич. – Актер лишь скальпель в руках автора, который вскрывает душу публики, а не топор в руках пьяного дровосека.

Читать: Островский Александр Николаевич биография