Полтора рубля за убеждения. Олег Милявский

Во времена Советского Союза проходил как-то в Одессе фестиваль «Город-герой для города-героя!» – то есть, столица прислала одесситам популярных московских актеров в качестве дружеского привета. В числе москвичей был и Олег Анатольевич Милявский, знаменитый конферансье. Концертную программу завершал именно он, по принципу «лучшее на закуску».

Выступления проходили на открытой площадке, и, как нарочно, в финале пошел дождь, а потому концерт пришлось быстро сворачивать. Злые журналисты на следующий день напечатали в «Одесской правде» статью о том, что концерт вообще никуда не годился, а всеми восхваляемый Милявский удивил полным отсутствием остроумия. Олег Анатольевич статью эту прочел и вечером вышел на сцену первым. Поздоровался, пошутил – публика рассмеялась. Пошутил второй раз – смех еще громче, рассказал третью шутку – публика взорвалась аплодисментами. Тогда Милявский развел руками и удивленно сказал:

– Отчего все смеются? Я вот сегодня прочел в газете, что являюсь едва ли не самым тупым конферансье в Союзе… А вы смеетесь! Получается, вы не согласны со своей газетой? Я не понимаю: то ли в зале собрались люди такие же, как я, то ли автор статьи не такой, как мы с вами…

В зале закричали «Браво!», и Милявского очень долго не отпускали со сцены. А через день «Одесская правда» опубликовала персональную статью об известном конферансье, всерьез обвиняя его в идеологической диверсии. Лучшей рекламы, вне сомнений, придумать было трудно, и всю фестивальную неделю концерты с участием Олега Анатольевича собирали аншлаги. А вот по возвращении в Москву актеров встречал в аэропорту товарищ Вартанян, чиновник из Министерства культуры, от которого зависели тогда актерские категории, а соответственно, и зарплаты. Подошел он лично к Милявскому и немедленно повез его к министру.

В министерском «культурном» кресле сидела тогда Фурцева, и первым, что она произнесла при виде Милявского, был грозный вопрос:

– Олег Анатольевич! Кто вам сказал, что вы имеете право осуждать мнение, высказанное одесским обкомом партии?

– Мнение обкома? – удивился Милявский. – Я? Да я ни с кем там и не знаком даже…

– Хватит валять дурака! – возмутилась Фурцева и указала на лежавшую перед ней газету. – Прекрасно понимаете, что «Одесская правда» является органом обкома! В ней это написано, в конце концов!

Милявский вздохнул, но каяться не поспешил.

– В таком случае, Екатерина Алексеевна, скажите, а почему одесский обком оспаривает мнение московского горкома партии? Нашу программу ведь горком утверждал? Иначе и быть не может – я не представляю, что возможно существование искусства без партии!

Фурцева очень внимательно посмотрела в честные глаза конферансье и тоже вздохнула.

– Знаете, Олег Анатольевич… – печально сказала она. – Вы ведь замечательный артист. Больше того – вы ведь один из лучших наших артистов… Вот у меня лежит представление на высшую категорию конферансье Милявского… И знаете, я его не подпишу. Когда такой прекрасный артист позволяет себе подобное хамство на партийном уровне, я подписать ему высшую категорию просто не могу – ведь это мне придется потом оправдываться… на том же уровне… Нет, Олег Анатольевич! Никак не могу!

– Екатерина Алексеевна, – мягко сказал Милявский. – У меня сейчас категория – первая низшая. Это по деньгам – тринадцать пятьдесят за один концерт, вы же знаете. А после повышения будет у меня ставка аж целых пятнадцать рублей – и это отлично! Но вот мне сейчас сам министр культуры СССР сказал, что я – один из лучших артистов. Это настоящая награда для меня, что там категория! Но как же я, один из лучших по мнению самого министра, могу себе позволить торговать собственными убеждениями за жалкие полтора рубля? Нет, Екатерина Алексеевна! Никак не могу!

Фурцева рассмеялась, махнула рукой и подписала представление на высшую категорию.