Хотя бы понюхать. Граф Толстой-Американец

Граф Федор Иванович Толстой, носивший кличку «Американец», большую часть своей жизни с огромным удовольствием употреблял спиртное. И вот однажды на весьма обильном обеде Федор Иванович позволил своему организму не менее обильное возлияние, крепко приложившись к русской водочке. Уже в конце обеда по знаку хозяина подали редкую заморскую закуску, однако Толстой даже пробовать ее отказался. Как только хозяин его не уговаривал! Даже с блюдом за ним ходил, уговаривая хотя бы попробовать редкое угощение.

– Толстой, возьми хоть попробуй! Вот увидишь, до чего вкусно! И главное, весь накопленный хмель напрочь отобьет!

– Ох ты, Боже мой! – в ужасе сказал граф и перекрестился. – Для чего ж я, по-твоему, целых два часа за столом трудился?! Извини уж! Желаю остаться при накопленном мною хмеле!

Однако был в жизни Толстого-Американца момент, когда он по неведомым причинам наложил сам на себя водочную епитимью – чуть не полгода совершенно не брал хмельного в рот. И вот случился отъезд его приятеля, надолго покидавшего родную Москву. Проводы, как водится, продолжились недели эдак две, если не больше, и что ни полдень – то прощальный обед, а что ни вечер – то прощальный ужин… Разумеется, прощание обильно сдабривалось разнообразными спиртными напитками. Граф Федор Иванович на проводах приятеля не пропустил ни единого дня, но обета своего не нарушил и спиртного не употребил ни разу. Как только ни старались увещевать его присутствующие – граф был непреклонен, хотя и крайне мрачен.

Не изменил Толстой-Американец себе и в окончательный день отъезда, в селе Всесвятском – отказался даже от прощального кубка. Приятель его, наконец, отправился в путь, гости же, рассевшись по саням, пустились в обратную дорогу – в Москву. Федор Иванович устроился рядом со знаменитым Денисом Васильевичем Давыдовым, который, понятно, с собой не боролся и употребил спиртного вволю. Ночь выдалась морозная, дорога была дальняя, и, наверное, графу стало совсем уж тоскливо. Он вертелся, вздыхал и вдруг крикнул кучеру:

– Стой, шельмец!

Как только сани остановились, а Давыдов с удивлением выглянул из-под теплой меховой накидки, граф обратился к нему:

– Денис Васильич, голубчик! Не могу больше терпеть, мочи нет! Дохни, родимый, на меня!

На том и окончилась епитимья графа Федора Ивановича Толстого-Американца.