О знаменитости

Александр Львович Парвус: биография

Смерть

Парвус умер в декабре 1924 года от инсульта. После его смерти не осталось никаких его бумаг, исчезло всё его состояние.

Семья

жена — Гельфанд, Татьяна (Тауба) Наумовна-Гершевна, (рожд. Берман, 1868—1917), расстались в 1902 г.

сыновья от первых двух жён стали советскими дипломатами. Старший, Е. А. Гнедин, отец Т. Е. Гнединой, был ближайшим сотрудником Максима Литвинова, на печально знаменитых московских процессах цензурировал сообщения иностранных корреспондентов; в 1939 году сам был репрессирован и провёл 10 лет в лагерях; оставил мемуары
. Второй сын работал в посольстве СССР в Италии (потом исчез).

Два Парвуса

Исследователи жизни и деятельности Парвуса З. Земан (известный также как первый публикатор знаменитых документов МИДа Германии) и В. Шарлау оказались вынуждены признать, что «загадка жизни Гельфанда осталась неразрешённой» и имеющиеся в их распоряжении источники позволяют «частично раскрыть загадочные обстоятельства, связанные с жизнью Гельфанда», но не более того.

С одной стороны, уже один только «Меморандум д-ра Гельфанда» вкупе с распиской в получении денег даёт все основания считать его платным германским агентом, действовавшим в интересах Германии, и с этой позиции толковать все его действия, в том числе считать его копенгагенский институт лишь прикрытием конспиративной деятельности.

С другой стороны, люди, знавшие Парвуса, никогда не верили в то, что он работал на кайзеровскую Германию: человек, считавший, что революция в России неизбежно вызовет цепную реакцию, одной из ближайших жертв которой станет именно Германия (что, в конечном счете, и произошло), — такой человек, разжигая революционный пожар в России, мог оказывать кайзеру лишь заведомо медвежью услугу.

Парвус нанял Ленина фонды денги комисары революция

Все видео

Парвус был сторонником вступления Турции в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии, при его непосредственном участии Германия оказывала Турции помощь оружием и продовольствием, — для одних это вернейшее доказательство его предательства как в отношении России, так и в отношении социал-демократии; а для других — лишь очень сомнительный путь к революции. «В Парвусе всегда было что-то сумасбродное», — напишет Троцкий после его смерти. Его позицию в годы войны Карл Радек излагает следующим образом: «Неверие в самостоятельные силы русской революции толкнуло его к мысли, что неважно, кто разобьёт царизм: пусть это сделает Гинденбург. Русские рабочие используют поражение царизма. А что сделают германские рабочие перед лицом победоносного германского империализма? На этот вопрос Парвус отвечал: война настолько ухудшит положение германских рабочих, что они поднимутся и справятся со своими Гинденбургами. Он не понимал только одного — что для этого нужно ещё одно условие: чтобы германская социал-демократия подготовляла восстание рабочего класса, вместо того чтобы развращать его массы социал-патриотической проповедью». Примерно так же, только без критики формулирует позцию Парвуса его немецкий ученик К. Хениш: «Союз между прусскими штыками и российским пролетариатом приведет к падению царского самодержавия, но одновременно исчезнет и прусский полу-абсолютизм, как только он лишится тыла русского абсолютизма, служившего ему защитой». Наконец, с этим согласуется и заявление самого Парвуса, сделанное в 1919 году: «Я желал победы центральным державам, потому что я хотел предотвратить реакцию победоносного царизма и союзнического империализма и потому, что я считал, что в победоносной Германии социал-демократия будет достаточно сильна, чтобы изменить режим».

Сам «Меморандум д-ра Гельфанда» одним представляется тщательно разработанным планом действий, а для других это заведомый, рассчитанный на неосведомлённость немецких чиновников блеф, в котором реальным содержанием были наполнены только три слова: «понадобятся немалые деньги». Именно ради денег, как полагает Г. Л. Соболев, Парвус сам — в нарушение всех правил конспирации — распространял слухи о готовящемся им восстании в Петрограде. Когда в 1916 году эти слухи достигли российской столицы, начальник Петербургского охранного отделения К. И. Глобачёв (который, в отличие от Парвуса, через своих провокаторов имел прямую связь с социал-демократическими организациями) докладывал по начальству: «…Денежные средства их организаций незначительны, что едва ли имело бы место в случае получения немецкой помощи». И конкретно по поводу планов Парвуса Глобачёв писал: «Это только мечты, которым никогда не суждено осуществиться, ибо для создания подобного грандиозного движения, помимо денег, нужен авторитет, которого у Парвуса ныне уже нет...».

Российские социал-демократы, по крайней мере с начала Первой мировой войны, отказывались считать Парвуса товарищем по борьбе: он был равно чужим и для тех, кто призывал рабочих всех воюющих стран «превратить империалистическую войну в войну гражданскую», и для тех, кто боролся за «мир без победителей и побеждённых, без аннексий и контрибуций», и для тех, кто призывал русских рабочих на время войны забыть свои претензии к существующей власти. А для высокопоставленных германских чиновников он оставался «русским революционером» и «известным русским социалистом»..