О знаменитости

Лев Николаевич Толстой: биография

Философия

Религиозные и нравственные императивы Толстого явились источником движения толстовства, одним из основополагающих тезисов которого является тезис о «непротивлении злу насилием». Последний, согласно Толстому, зафиксирован в ряде мест Евангелия и есть стержень учения Христа, как, впрочем, и буддизма. Сущность христианства, согласно Толстому, можно выразить в простом правиле: «Будь добрым и не противодействуй злу насилием».

Против позиции непротивления, породившей споры в философской среде, выступил, в частности, И. А. Ильин в своей работе «О сопротивлении злу силою» (1925)

Критика Толстого и толстовства

Обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев в своём частном письме от 18 февраля 1887 года императору Александру III писал о драме Толстого «Власть тьмы»: «Я только что прочёл новую драму Л. Толстого и не могу придти в себя от ужаса. А меня уверяют, будто бы готовятся давать её на Императорских театрах и уже разучивают роли <…> Я не знаю ничего подобного ни в какой литературе. Едва ли сам Золя дошёл до такой степени грубого реализма, на какую здесь становится Толстой. <…> День, в который драма Толстого будет представлена на Императорских театрах, будет днём решительного падения нашей сцены, которая и без того уже упала очень низко.»

Лидер крайне левого крыла Российской социал-демократической рабочей партии В. И. Ульянов (Ленин), после революции 1905—1907 годов, писал, будучи в вынужденной эмиграции, в работе «Лев Толстой как зеркало русской революции» (1908): «Толстой смешон, как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, — и поэтому совсем мизерны заграничные и русские „толстовцы“, пожелавшие превратить в догму как раз самую слабую сторону его учения. Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России. Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, взятых как целое, выражает как раз особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции. Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, — действительное зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая деятельность крестьянства в нашей революции. <…>».
Русский религиозный философ Николай Бердяев в начале 1918 года писал: «Л. Толстой должен быть признан величайшим русским нигилистом, истребителем всех ценностей и святынь, истребителем культуры. Толстой восторжествовал, восторжествовал его анархизм, его непротивленство, его отрицание государства и культуры, его моралистическое требование равенства в нищете и небытии и подчинения мужицкому царству и физическому труду. Но это торжество толстовства оказалось менее кротким и прекраснодушным, чем представлялось Толстому. Вряд ли он сам бы порадовался такому своему торжеству. Изобличён безбожный нигилизм толстовства, его страшный яд, разрушающий русскую душу. Для спасения России и русской культуры калёным железом нужно выжечь из русской души толстовскую мораль, низкую и истребляющую.»

Джордж Оруэлл защищал от критики Толстого У. Шекспира
В. Маяковский, Д. Бурлюк, В. Хлебников, А. Кручёных, призывали «бросить Толстого Л. Н. и др. с парохода современности» в манифесте футуристов 1912 г «Пощёчина общественному вкусу»

Исследователь истории русской богословской мысли и культуры Георгий Флоровский (1937): «В опыте Толстого есть одно решительное противоречие. У него несомненно был темперамент проповедника или моралиста, но религиозного опыта у него вовсе не было. Толстой вовсе не был религиозен, он был религиозно бездарен. <…> Своё „христианское“ мировоззрение Толстой извлёк вовсе не из Евангелия. Евангелие он уже сверяет со своим воззрением, и потому так легко он его урезывает и приспособляет. Евангелие для него есть книга, составленная много веков тому назад „людьми малообразованными и суеверными“, и его нельзя принимать всё целиком. Но Толстой имеет в виду не научную критику, а просто личный выбор или отбор. <…> Толстой каким-то странным образом точно запоздал душевно в XVIII-м веке, и потому оказался вне истории и современности. И он сознательно уходит из современности в какое-то надуманное прошлое. Всё его творчество есть в этом отношении какая-то непрерывная моралистическая робинзонада. Ещё Анненков называл ум Толстого сектантским. <…> Есть разительное несоответствие между агрессивным максимализмом социально-этических обличений и отрицаний Толстого и крайней бедностью его положительного нравственного учения. Вся мораль сводится у него к здравому смыслу и к житейскому благоразумию. „Христос учит нас именно тому, как нам избавиться от наших несчастий и жить счастливо“. И к этому сводится всё Евангелие! Здесь нечувствие Толстого становится жутким, и „здравый смысл“ оборачивается безумством… Основное противоречие Толстого в том именно, что для него жизненная неправда преодолевается, строго говоря, только отказом от истории, только выходом из культуры и опрощением, то есть — чрез снятие вопросов и отказ от задач. Морализм у Толстого оборачивается историческим нигилизмом.»